исходным материалом. Стыдно, но что сделать. Вскоре такие же листки пестрели на дверях каждого кооператива.
— Михалыч, небось, в шоке от всего этого, — заметил Оля, пересчитывая небогатую несмотря на жару и конец апреля выручку, в такие дни в прошлом году наше ателье получало не меньше тысячи. Особо хорошо расходились теперь позабытые гавайки, сшитые из крепдешина «Красной розы» — тоже попавшего в категорию исчезнувших товаров.
— Это точно, — кивнул я, — причем, настолько, что до сих пор нам так ничего и не написал. Хоть бы про референдум обмолвился.
— Может, опять приболел.
— Ты права, в субботу заскочим.
Так и сделали. Долго колотили в дверь, звонили, пытались достучаться до соседей — все без толку. Я нашел старшего по дому, попытался выяснить, что такое случилось. Он посмотрел на нас с толикой откровенного презрения:
— Никак не удивлен, даже не пойму, почему. Он же умер уж два месяца как. Да еще до референдума. А вы пришли проведать. Долго собирались?
Я сглотнул слюну. Оля вздрогнула.
— Что с ним?
— Инфаркт, вроде.
— Что значит, вроде? Что врачи сказали?
— А что тут сказали. Его два дня не видели, — выскочила соседка старшего по дому, он тоже жил в коммуналке и тоже не особо сходился с жильцами. — Пока эти демократы из ЖЭКа не пожаловали, мол, куда же дворник подевался, не запил ли. Вот не запил, запа́х только. А так все в порядке.
От волнения она расплакалась и замолчала. Мне почему-то подумалось, хотя и глупость, наверно, что цветы и шампанское предназначались именно ей. А она не поняла намерений дворника. Решила, невсерьез. Хотя может так и было.
— А вы что же? — не выдержала Оля.
— А что я, я ему не хозяйка, — женщина поджала губы и тут же скрылась в своей комнате. — Не хозяйка я ему, так и знайте.
— Мне жаль, — крикнул я в отверстие двери, старший меня тут же оттеснил мощным своим пузом. И более ничего не сказав, захлопнул дверь перед носом.
Домой возвращались подавленные.
— Никогда бы не подумала, что вот так — раз и нет. Он ведь даже пить перестал, — шептала солнышко, когда мы ехали в полупустом автобусе. — Даже женщину себе нашел, кажется, вон ту, крашеную. Жизнь стал планировать. Такой счастливый, все, помнишь, когда у нас на годовщине был, забыв свои слова, мечтал о переезде.
— Он не про новый дом говорил.
— Да? Значит, я не поняла. Я думала…
— Я тоже думал, но видимо, не к ней. Или что-то за этот срок у них поломалось. Много ли надо, чтоб поломаться. Да еще в таком возрасте.
— Возраст тут совсем ни при чем. Главное, люди. А возраст… напротив, он заставляет людей смотреть друг на друга иначе. Больше доверять и меньше задавать глупых вопросов.
Я покивал. Больше говорить ни о чем не хотелось. До места добрались молча, когда вошли к себе, Оля немного поплакала. Я все крепился.
А утром занялись тем же, чем и остальные граждане — поисками еды. Горсовет нам в помощь — в его заскорузлых недрах родилась очаровательная идея снабдить горожан талонами без отметки товара, чтоб те, в случае той или иной нехватки, уже проявляли самостоятельность и вписывали нужное сами, а магазины бы сами отыскивали и погашали штемпелем кусок бумажки. Идея была б неплохой, но даже по талонам с каждым днем все труднее и труднее становилось приобрести хоть что-то и хоть в каком-то количестве.
Мы занимались поисками. Оля обзвонила конторы и выискала могилу Михалыча на Оленицком кладбище — ржавый крест с намалеванной фамилией и датой упокоения. Никто: ни знакомые, ни демократы из ЖЭКа, ни соседи, ни друзья, коли таковые имелись, — не соизволили рубля вложить в погребение. Править памятник принялись уже мы — хоть запоздало проявляя толику заботы о том, кому она уже оказалась ин к чему, и разве что нам приносила какое-то облегчение от мистических мыслей, всегда посещавших человека на погосте.
А после прошли выборы Ельцина в президенты РСФСР, его присяга, новые цены и новые талоны — теперь уже на ткани и гигиенические товары. Бог его знает, что под этим подразумевалось, может, туалетная бумага? После вступления в должность пришел август: альтернативные соглашения трех республик, установивших союз меж собой без всякого центра, отчаянные вопли Горбачева о подрыве авторитета центра, и как кульминация этой истерии — путч, чьими зачинщиками оказались и председатель КГБ, и председатель правительства, и даже вице-президент, пожелавший стать самым главным и лично скрутить мятежных президентов республик в бараний рог.
Когда все закончилось, почти бескровно по нынешним временам, и Ельцин поехал вылавливать Горбачева с его дачи в Крыму, уже как хозяин своего подчиненного, вляпавшегося в историю, солнышко сообщила мне то, о чем сама долго не могла поверить и проверяла и перепроверяла наверное с десяток раз. Она забеременела. У нас получилось.
Я долго не знал, что сказать. Я был счастлив, горд, испуган, взволнован, ошарашен — все вместе. Она тоже. Мы обнялись и долго молчали, глядя каждый в свою сторону. Потом Оля заглянула мне в глаза, зашептала:
— Это правда. Я сама не могла поверить. А тут такое. Ошибки нет.
— Я стану отцом, — как-то немного придушенно произнес я. В голову никак не лезло.
— Я тоже не могу поверить.
— Ребенок родится совсем в другом мире. На каком ты месяце?
— На третьем.
— Значит…
— Да, весной. Наверное, в конце марта. Мне так кажется.
— Это как знак.
— Это точно. Я очень надеюсь, что хороший.
— В любом случае, хороший. Ведь теперь все переменится. Надо же, он родится в другой стране. В той, о которой мы еще ничего не знаем. Честно, удивительно.
— И мне тоже не верится. Про страну ладно, я думаю, что у нас получилось самое важное.
— У тебя получилось, солнышко.
— У нас, — она замотала головой. — Именно у нас.
И календарь завертелся еще быстрее. Дни менялись неделями, те росли в месяцы. Все ждали: нового курса, новых условий, новой жизни. Обещанных реформ, шоковой терапии, вроде той, что прошли или проходят страны Восточной Европы, — отмены талонов, собственно, их и так уже перестали принимать в магазинах, ибо отоваривать стало нечего. Советский союз еще крепился, но с августовского мятежа стало понятным, свою роль он отыграл, время упущено безвозвратно, теперь оставалось лишь незаметное угасание. Кто обращал внимание на самороспуск ВЛКСМ или новый, внеочередной съезд недавних любимцев, кумиров миллионов — народных депутатов? Они скрылись за поворотом истории, их место заняли совсем иные люди, иные задачи. Вот ведь странно, но то, что провозглашалось новым, оказывалось нашим давно забытым прошлым, а будущее, еще
